Евгений Аксенов.  Центральные бани

Литературный журнал Москва, Март 2014

Предисловие

В центре Москвы, в Театральном проезде, во дворе Хлудовского торгового дома, ныне здание Департамента транспорта России, находились столь популярные у ценителей хорошего пара Центральные бани. Два трехэтажных корпуса бань — западный (левый) и восточный (правый) — составляют единый уникальный архитектурный ансамбль, аналога которому на сегодняшний день в Москве просто нет. Еще в 1912 году, после гибели «Титаника», кто-то из посетителей бань заметил, что если приглядеться, то западный (левый) корпус напоминает пароход, и это строение москвичи прозвали «Титаником». К тому же над западным зданием была маленькая пристройка для лифтового оборудования, а над ней возвышался громоотвод, очень похожий на мачту, и создавалось впечатление, что это не кирпичная пристройка, а капитанская рубка корабля отшвартовавшегося от причала — восточного (правого) здания.
В 1918 году рабочие демонтировали лифт, проработавший 25 лет, всю лифтовую технику на четвертом этаже западного здания увезли в неизвестном направлении под конвоем латышских стрелков. Позже в Центральных банях досужие посетители поговаривали, что лифт украл Ленин для своего бункера в Московском Кремле, но документального подтверждения этому я не нашел. Но к лифту и Ленину мы еще вернемся.
Сама лифтовая пристройка долго не пустовала. Сначала в ней был склад, а затем мой дед по отцовской линии, будучи в те годы одним из первых комиссаров Центральных бань (была и такая должность), с разрешения местного райкома партии, переехал в эту «капитанскую рубку» вместе со всей семьей и обосновался там в двух комнатах, а чуть позже туда же переехал и его заместитель — Леонид Афиногенов. Райком партии специальным решением присвоил этой новой трехкомнатной коммунальной квартире номер 26. Вот в этой «коммуналке» я и появился на свет в августе 1945 года.
В 1950 году мои родители в одной из комнат с западной стороны прорубили окно. Наши соседи сразу заметили, что это не иначе как окно в Европу. И действительно, в нескольких десятках метров была сама «Европа» — шикарная гостиница. Из комнаты стали видны не только крыша «Европы», но и крыши Малого и Большого театров.
В 1956 году мое здоровье немного ухудшилось, и врачи мне дали путевку на четырехмесячное профилактическое лечение в Лесной школе № 5, что находилась на территории усадьбы Любвино, в Рузском районе Московской области, рядом с поселком Тучково, километрах в восьмидесяти от Москвы.
Некоторые работники Лесной школы еще помнили Любовь Герасимовну, бывшую хозяйку этой усадьбы, и поминали ее добрым словом, поскольку она давала работу местным жителям, деньгами помогала многодетным семьям, особенно заботилась о больных детях и некоторых даже взяла к себе в дом. Во дворце, кроме хозяйки, жили две многодетные вдовы, которые убирались в помещениях. И чистота во дворце и даже в пристройках была идеальной. Вдовы посуду мыли постоянно, даже если ею не пользовались.
О самом хозяине усадьбы — Николае Михайловиче Пыльцове, присяжном поверенном, местные жители отзывались очень плохо. Из-за его жадности крестьяне в 1917 году едва не сожгли усадьбу. Спасло то, что в тот год там жили дети солдат, погибших на Первой мировой войне. Ну а позже, в 1924 году, там была открыта Лесная школа для больных детей.
Одна пожилая учительница помнила имя архитектора, руководившего строительством усадьбы, — Адольф Эрнстович Эрихсон, поскольку с самого начала строительства он квартировал в их доме. Женщина помнила, что у архитектора был большой морской бинокль и в редкие свободные часы он с удовольствием осматривал окрестности. При этом всегда замечал, что виды Швейцарии меркнут в сравнении с уникальными местами Подмосковья. И даже после окончания строительства Эрихсон еще несколько раз приезжал в усадьбу погостить, и, со слов учительницы, многие местные жители видели его все с тем же биноклем в руках.
По возвращении в Москву от своей тети я узнал, что название Любвино усадьба получила по имени ее хозяйки — Любы Пыльцовой, младшей дочери текстильного олигарха Герасима Хлудова. В свое время именно она вместе со своими тремя старшими сестрами открыла в Москве Центральные бани. А позже тетя показала и дневники моего деда Ивана Аксенова. Именно Любовь Герасимовна Пыльцова посоветовала моему деду вести дневник, в котором описывать все связанное с Центральными банями.
Дневник начинается словами пушкинских строк: «Унылая пора, очей очарованье...» Дедушка начал свое повествование с рассказа о своем пребывании в усадьбе Любвино. Каждую осень начиная с 1911 года в течение трех лет подряд он вместе с другими специалистами из Центральных бань, Ярцевской и Егорьевской фабрик налаживал отопление во всех усадебных постройках, которых было там не менее пятидесяти.
Московский бомонд тех лет уникальный дворец окрестил «Летящим белым чудом».
Кстати, тучковские крестьяне, кроме земледелия, заготавливали для хлудовских предприятий лес для дров. Бревна по Москве-реке плотами доставляли на специальные дровяные склады в районе Красной Пресни. И заодно тучковцы поставляли в Москву особые банные веники — березовые с дубовой начинкой.
Так по крупицам я начал интересоваться историей Центральных бань и за 50 лет собрал весьма интересную информацию, прямо или косвенно связанную с этими банями. Осталось только написать рассказ об этом. За основу повествования я взял дневник деда Ивана Аксенова и добавил все, что узнал из рассказов родных, соседей, работников бань и архивных документов.
Мой рассказ — это не монография и тем более не литературное произведение, а скорее письменное изложение событий, напрямую связанных с московскими Центральными банями. Еще одна причина к написанию — это публикация в различных СМИ, мягко сказать, не совсем достоверной информации из истории Центральных бань. Возьмите, к примеру, журнал «Наука и жизнь», № 6 за 1993 год, где в статье «Памятные места Неглинной улицы» автор, Виктор Васильевич Сорокин, пишет о трех сестрах Хлудовых, основавших Центральные бани. Не только автор, но и сотрудники этого журнала не соизволили даже заглянуть в Большую советскую энциклопедию (БСЭ), где перечисляются все четыре сестры-наследницы. Со слов В.В. Сорокина получается, что Центральные бани построил некий Л.П. Кекушев. Но если быть точным, на самом деле Центральные бани построили 1370 инженеров, техников и рабочих 32 специальностей на деньги сестер Хлудовых, по проекту архитектора Семена Семеновича Эйбушитца. А также художники, под руководством инженера-архитектора — и вот это точно — Льва Николаевича Кекушева, которому принадлежит также проект бассейна и целый ряд некоторых технических и художественных новшеств того времени.
С какого потолка автор дал другое отчество Льву Николаевичу Кекушеву, а в фамилии зодчего Эйбушитца пропала буква «т» и т.д.? Только в той статье я насчитал 13 таких ошибок! А сколько таких статей с ошибками в других газетах и журналах довелось прочесть за полвека!
Сразу скажу, что был еще один серьезный повод для этого повествования, но об этом в самом его конце.

1

Официальное открытие Центральных бань состоялось 28 апреля (10 мая) 1893 года. Первоначально по документам они значились как Русско-китайские, но вскоре после официального открытия Хлудовы их переименовали, и стали бани называться Центральными. Но москвичи, как-то сразу их полюбившие, еще долго называли бани Хлудовскими. Говоря о названиях бань, нельзя не вспомнить следующую историю. После открытия из Лондона пришла почтовая посылка с запасными частями для главного котла, и в адресе по-французски, а это международный почтовый язык, было написано мелким шрифтом имя директора и все три названия бань — Хлудовские, Русско-китайские, Центральные — и крупным готическим шрифтом четыре фамилии (по мужьям) их владелиц. Может, это была шутка в английской манере? Не знаю. Но крышка от этого ящика сразу стала реликвией, и ее довольно долго хранили в бухгалтерии. Несколько позже завсегдатаи рассказывали, что сама хозяйка Сандуновских бань — госпожа Вера Ивановна Фирсанова специально заходила в бухгалтерию, чтобы посмотреть надписи на этой крышке, но об этой даме чуть позже.
Центральные бани поначалу большого дохода не приносили и были просто подарком владельцев москвичам и гостям Первопрестольной. Окупились они лишь через 11 лет.
Во всех разрядах бань был отдельный душ, где с определенной частотой менялась температура воды, то прохладная, то теплая, и это было не единственное новшество. При Центральных банях для удобства посетителей работала механическая прачечная.
На втором этаже в Высшем разряде мужского отделения находился круглый бассейн, по краям которого были установлены четыре большие скульптуры «античного» стиля. Это первый в Москве бассейн такого размера, да еще на довольно большой высоте от земли. Находились даже желающие платить деньги, чтобы посмотреть, на чем все-таки держится такая тяжесть. И тогда, и сейчас мало кто знает, что на месте, где построили бассейн, раньше стояла колокольня и фундамент там весьма прочный. Сам бассейн сохранился по сей день, правда, воды в нем уже давно нет, поскольку служит он банкетным залом при ресторане.
Однако жизнь иногда диктует не совсем стандартные решения, а время подтверждает их правильность. Идея постройки бассейна в Центральных банях принадлежала главному архитектору Семену Семеновичу Эйбушитцу. Для воплощения этой идеи в жизнь Семен Семенович пригласил из Петербурга представителя русской школы модерна инженера-архитектора Льва Николаевича Кекушева, и они сделали совместный проект бассейна. К созданию вышеупомянутых скульптур и отделки всего интерьера Центральных бань Лев Николаевич привлек весьма своеобразного художника Альфреда Томашко, чеха по национальности, но православного. Томашко в свою очередь нанял с десяток подмастерьев, при помощи которых довольно быстро выполнял любое задание архитекторов, причем весьма творчески.
Для Кекушева это был один из первых реализованных в Москве проектов.
Этот же инженер сам произвел расчеты и соорудил довольно внушительную центрифугу для банных веников. Дело в том, что во всех московских банях в те годы проблемой номер один было, как и куда девать такое огромное количество использованных веников. Ведь к концу рабочего дня во дворе вырастала гора мокрых веток, которые надо было как-то утилизировать.
Инженер Лев Кекушев вместе с главным архитектором строительства нашли выход: они решили с помощью паровой центрифуги выжимать из веников воду, как в современных стиральных машинах, а затем малыми партиями сжигать их вместе с дровами в главном котле. Кекушев создал также и машину для колки дров, работающую при помощи пара, и эта установка проработала в первозданном виде до 1931 года, затем на нее поставили электромотор, и машина исправно колола дрова аж до 1953 года, пока главный котел не перевели на газ.
В левом (западном) здании Центральных бань в начале 1893 года немецкая фирма «Сименс и Гальске» устанавливает первый в городе общественный лифт, в основном для посетителей отдельных номеров третьего этажа. В городе уже работали лифты на электрической тяге, но все они были персональными.
Лев Кекушев учел возможные перебои с электричеством и, чтобы люди не застряли в лифте, усовершенствовал всю лифтовую систему тяги так, что лифт продолжал поднимать пассажиров даже при полном отключении электричества. В самой фирме-изготовителе об этом усовершенствовании узнали лишь через 20 лет — в 1913 году, во время капитального ремонта, в котором Лев Кекушев принимал самое активное участие. Тогда из Германии специально приехали три инженера-конструктора, дабы своими глазами видеть этот лифт в работе.
За усовершенствование лифтового оборудования в начале 1914 года фирма «Сименс и Гальске» выдала Льву Кекушеву огромную премию, как позже говорили в Центральных банях: «За немецкую блоху, кою Лева подковал».
Кстати, немецкая фирма сразу применила изобретение Кекушева в США, где в те годы устанавливала свои лифты в высотных зданиях. Патент на техническое усовершенствование лифтового оборудования немецкие инженеры, присутствовавшие во время капитального ремонта лифта, оформили на себя, но с позволения Льва Николаевича. Он сам об этом рассказывал в банях много раз. Еще эти немцы сообщили Льву Николаевичу, что их фирма принимала участие в строительстве узкоколеечного метро в Царском Селе; правда, там всего несколько сот метров, но по последнему слову техники. Кекушев сначала об этом молчал, но когда началась война с Германией, то стал ругать Николая II за тупость и недальновидность.
После октябрьского переворота Лев Николаевич Кекушев страдал одышкой и нигде не работал, но Центральные бани посещал регулярно до 1919 года.
В отличие от машины для колки дров, лифт проработал до лета 1918 года, затем был национализирован и демонтирован. Примерно за неделю до демонтажа лифта соседний дом № 3, что по Театральному проезду, бывший Торговый дом Хлудова, посетил Владимир Ильич Ульянов (Ленин). В тот день в этом здании проходило собрание московских водопроводчиков. Только не путайте инженерно-технических работников с сантехниками. Впервые в Москве возникла ситуация, когда надо было подготовить и согласовать графики веерного отключения воды в жилых домах и некоторых предприятиях на случай проблем с электричеством.
Ленину кто-то, видимо, доложил об этом мероприятии, и он явно захотел придать этому собранию политическую окраску. Появившись неожиданно, сразу назвал собрание съездом, а заодно толкнул очередную бредовую речь о построении коммунизма на всей планете. Вместо конкретной помощи Ленин, обругав мировой капитализм, обещал уже в ближайшие дни дать заказ на изготовление десяти унитазов из чистого золота и попросил установить их на Красной площади, возле Кремлевской стены, поскольку это «архиважно» и «архинужно» для пролетариев всего мира.
Через несколько лет именно там Ленину поставят Мавзолей, но в тот момент он об этом не знал. Владимир Ильич, видимо, не понимал, кому он это говорит, ведь в зале находились люди в основном с высшим техническим образованием и очень хорошо знающие, что еще нужно к этим унитазам, да еще в то время, когда половина специалистов на фронте, а все основные запчасти в большом дефиците. Если еще учесть стоимость очистных сооружений, то легко подсчитать себестоимость установки десяти унитазов рядом с Кремлевской стеной, напротив Верхних торговых рядов, будущего ГУМа.
Естественно, что Ленина сначала освистали, но, учитывая его статус и возможные последствия, культурно послали вождя в баню. Владимир Ильич, как известно, очень не любил, когда его ругают, и сразу оскорбился, а затем покинул собрание через запасной выход хлудовского дома и оказался во дворе Центральных бань, но не сел в свою персональную машину, а неожиданно пошел куда посылали — в баню, благо рядом. Естественно, что его личная охрана быстро организовала посещение отдельного номера на третьем этаже западного корпуса.
С кем он мылся, мне уточнить не удалось, а вот поднимался вождь на третий этаж и спускался в единственном при бане лифте — это точно. В тот день, на этом собрании или съезде, присутствовали два инженера Центральных бань, а возле лифта дежурил вахтер по кличке Фонарь. Такую кличку ему дали за необычно высокий рост, и он, естественно, запомнил «высокого гостя» с низким ростом. К тому же через неделю этот общественный лифт был демонтирован и вывезен в неизвестном направлении. Все три сотрудника бань запомнили гостя еще и потому, что так картавить мог только Ленин. Так что ошибки быть не может.
Кроме этих трех человек, рассказавших о посещении Лениным собрания в доме Хлудовых, а затем номера Центральных бань, очень много людей видели во дворе новую автомашину весьма известной английской фирмы. В тот год во всей Москве их было всего несколько штук, и было невозможно скрыть от народа, кто на них ездил. Правда, самого Ленина в лицо еще мало кто знал.
Вскоре, как и предвидели участники того самого собрания или съезда, начались в Москве проблемы с электроэнергией и, соответственно, с водой. Так продолжалось почти 13 лет подряд. Причем все эти годы большевики умудрялись обвинять в этом мировой капитализм, но серьезных мер не предпринимали, хотя электростанций построили немало — в частности, в 1925 году под Москвой — Шатурскую ГРЭС, работавшую на местном торфе. С 1926 по 1931 год Центральные бани пользовались электричеством именно от этой станции.
Справедливости ради надо отдать должное Иосифу Виссарионовичу Сталину, коему, видимо, надоели все эти проблемы со светом, и он не стал дожидаться светлого будущего, а просто в 1930 году, используя партийную власть, надавил на нужные рычаги — и в течение года проблемы со светом в Москве были решены.
В принципе проблема была не с электричеством, а в правильном его распределении между потребителями. Однако из-за резкого развития в столице промышленности с водой действительно возникла очень серьезная проблема. В начале 30-х годов воды в Москве-реке с каждым годом становилось все меньше и меньше. В районе Кремля реку можно было спокойно перейти вброд. Появилась необходимость в постройке водоканала от верховья Волги к столице.
Сталин в план реализации этой идеи, как говорили в Центральных банях, «вцепился зубами».
Зимой 1933/34 года в мужском отделении Высшего разряда Центральных бань стали собираться небольшие группы людей, в основном из числа побывавших на строительстве Беломорско-Балтийского канала. Эти люди вели разговоры и даже спорили о ходе строительства водоканала Москва–Волга. Основной темой дискуссий была механизация ручного труда на земляных работах и возможности применения тяжелой техники, которой тогда в стране, по сути, не было, для строительства нового канала.
Люди к тому времени накопили определенный опыт и стали очень осторожными в своих беседах, поэтому руководителей страны и коммунистическую партию вместе с ее верхушкой не ругали, а, наоборот, даже хвалили. Ведь действительно канал очень нужен городу. Лучшего места, чем баня, для таких дискуссий просто не найти. Эти группы людей очень осторожно, как бы инициатива снизу, стали доказывать партийным руководителям, а также директорам заводов, фабрик и другим всесильным людям, что тяжелой техникой можно ускорить все строительство канала Москва–Волга и тем самым принести партии и государству огромную пользу назло мировому капитализму.
Может, были в нашей стране и другие группы поддержки прогресса, но я отталкиваюсь от рассказов старых работников Центральных бань и того факта, что уже в 1935 году на строительство водоканала Москва–Волга пригнали более 200 паровозов и столько же экскаваторов, а общее количество грузовиков уже через год было доведено до трех тысяч. Вряд ли Сталину такое в голову могло прийти, но возражать против применения техники он просто не решился. Единственная инициатива, которая абсолютно точно принадлежит лично Иосифу Виссарионовичу, — это привлечение к работе цыган для пайки и лужения металлических барельефов и скульптур, устанавливаемых на гидросооружениях вдоль всего канала. И тут можно предположить, что до Сталина дошла молва о мастерстве и профессионализме цыган-лудильщиков, работавших при Центральных банях со времен их открытия.
Дело в том, что от употребления тазы стали трескаться, ломаться и лопаться. Администрация бань с разрешения сестер Хлудовых наняла цыган для ремонта, пайки и лужения бракованных шаек. Цыгане стали работать по санитарным дням и совершенно бесплатно — только бы им разрешили всем табором помыться, хотя бы в душе. Хлудовы дали добро. Цыгане паяли и лудили на совесть, причем на обочине Театрального проезда. Посмотреть на их работу приходило очень много людей. Лучшей рекламы не придумать.
Цыганам Сталин доверял. Общеизвестно его высказывание: «Цыгане — это цветы России», — правда, эти слова Иосифа Виссарионовича относятся к послевоенному периоду.
В 1937 году вода из Волги полилась в Москву-реку. Когда смотрю, как поливают московский асфальт чистой питьевой водой, да еще во время дождя, а это уже на совести нашего московского правительства, то становится обидно за державу. Правда, Мосгордума приняла решение поливать асфальт технической водой, но сколько лет пройдет на реализацию этого проекта, неизвестно.
По сей день в Москве гидросооружения вместе с очистными являются одними из самых главных потребителей электроэнергии. Бани, как потребители воды, занимают почти все первые места — ну, им простительно. Главное, не загрязнять окружающую среду. Кстати, надо заметить, что в Сандуновских банях не было очистных сооружений и даже отстойников, что на совести Алексея Николаевича Гонецкого и Фирсановой Веры Ивановны. Вся банная вода стекала в подземный коллектор реки Неглинки. Архитектор Владимир Чагин и другие специалисты предупреждали их об экологических последствиях, в частности о возможности появления специфического запаха, но тщетно. В безветренную погоду, особенно летом, в этой части улицы Неглинки постоянно стоял запах, как от старой помойки. Я помню это удушающее амбре, поскольку часто проходил мимо. В 1974–1975 годах был капитальный ремонт с расширением всего подземного коллектора под Неглинной улицей, и специально для Сандуновских бань построили целый комплекс отстойников.
По крайней мере, прежнего специфического запаха не стало.
В Центральных банях изначально по чертежам Льва Николаевича Кекушева были сделаны очистные подземные сооружения с тройным отстойником, и запаха рядом с банями не было вообще. Даже в жару, при безветренной погоде.
В 1913 году с разрешения Хлудовых к этим очистным сооружениям присоединили гостиницу и ресторан «Савой» (в настоящее время «Берлин». — Е.А.), построенные страховым товариществом «Саламандра». Возможно, Центральные бани и другие хлудовские здания были застрахованы этим товариществом от пожара на льготных условиях? К сожалению, документы этой фирмы не сохранились.
Однако мой дед еще в 1912 году записал в своем дневнике, что от главного котла Центральных бань проводили трубы для подачи горячей воды во все номера новой гостиницы «Савой». Причем сама гостиница имела свою котельную, но в сочетании с банями проблем с горячей водой там не было даже в очень тяжкие времена, и постояльцы в любое время могли мыться в ваннах, кои были в каждом номере.
Я не планировал об этом писать, но не могу не отметить факт положительных взаимоотношений между московскими купцами, в частности семейства Хлудовых, и другими предпринимателями и фирмами.
Интерьеры в гостинице и ресторане «Савой» были расписаны тем же художником, что работал над интерьерами бань, — Августом Томашко, и именно ему принадлежит идея установки зеркальных потолков во всем здании гостиницы «Савой».
В установке лифтового оборудования в гостинице самое активное участие принимал Лев Кекушев. Даже маленький фонтан в вестибюле гостиницы был сделан из очень редких сортов мрамора, по сохранившимся чертежам Семена Эйбушитца, Август Томашко изготовил лишь изображение ящерицы (саламандры) на дне.
За двадцать лет до этого от главного котла Центральных бань подводили горячую воду в торговый дом Хлудова, где уже была своя котельная. В начале XX века в этом доме находилось московское отделение «Русское общество Шуккерт и К ° », выполнявшее работы по электрификации города. Возможно, благодаря наличию в здании такой серьезной фирмы практически все семейство Хлудовых в Москве, и Центральные бани в том числе, до 1918 года не имели серьезных проблем с электричеством.
В 1935 году Центральные бани и все соседние дома подключили к центральному отоплению города Москвы.
В 1934–1935 годах главный архитектор Москвы (с 1935 по 1941 год. — Е.А.) Сергей Егорович Чернышев лично руководил надстройкой Торгового дома Хлудовых, что в Театральном проезде, дом № 3, и дома № 2 по Неглинной улице и этим, возможно, спас их от сноса. По архивным документам, первоначально большевики решили снести эти два здания, а заодно и Центральные бани, для постройки «Дома Совета труда и обороны» по проекту архитектора А.Я.Лангмана, но спасибо настойчивости и красноречию Александра Яковлевича, он сумел доказать, что лучшее место для проекта Лангмана на Охотном ряду (ныне это здание Государственной думы), да и нужда в банях перевешивала все амбиции новой власти. Как раз в те годы большинство рядовых строителей московского метрополитена по спецкарточкам мылись в Центральных банях, да и многие руководители города не брезговали Высшим разрядом мужского отделения, парились даже в рабочее время.
Сейчас мало кто знает, что при капитальном ремонте в 1934 году торгового дома Хлудовых для облицовки использовали плиты с уже взорванного храма Христа Спасителя. А знающие православные верующие, помнящие об этом, проходя мимо этого здания в Театральном проезде, крестятся.
И все же думаю, по крайней мере надеюсь, что Владимир Ильич, как человек интеллигентный, воровать лифт не стал бы, он просто взял его себе на память о посещении Центральных бань. Надо ему еще сказать спасибо, что уникальные скульптуры из бассейна не прихватил, а ведь мог бы.
О строительстве новой властью в московском Кремле бункера прямых доказательств, конечно, нет, но косвенных в изобилии. Например, 29 августа 1918 года из подвала Верхних торговых рядов (будущего ГУМа) средь бела дня латышские стрелки из охраны вождей революции, явно торопясь, вытащили все водяные помпы и унесли их в Кремль. Хотя всю торговлю новая власть в этих рядах прикрыла, а товар конфисковала, людей рядом было много, и уже вечером в Центральных банях об этом событии все знали. В дневнике у моего деда есть еще и подробное описание того вечера. В восточном — правом — здании мылись адвентисты седьмого дня — мелкооптовые купцы из Москвы и Подмосковья. В том году новая власть отобрала у них дом, где они молились, несколько мелких складов и целую секцию в Верхних торговых рядах, да еще конфисковала почти весь товар — женское нижнее белье.
Это религиозное сообщество или секта официально считается по сей день самой миролюбивой, а в те тяжелые времена они сумели сохранить традицию встречаться по чистым четвергам в бане, с пользой для тела. В тот вечер все они молились в бане за вразумление безбожников, и потому мужское отделение Первого разряда закрылось на полчаса позже.
Возможно, это случайность, но уже на следующий день, в пятницу 30 августа 1918 года, в Петрограде убили Моисея Соломоновича Урицкого, а в самой Москве на Владимира Ильича Ленина было совершено очередное, третье покушение. В субботу 31 августа все газеты только об этом и писали. Надо заметить, что суббота для этих адвентистов самый почитаемый день, и, как говорили работники Центральных бань, все сектанты были в таком шоке, что больше в этих банях не мылись. Несколько человек из этой секты приходили еще несколько месяцев в баню, но не мыться, а выпить компанией рыжего бочкового пива, и, как они рассказывали, для них осталась загадка, куда большевики дели более 70 пудов женского нижнего белья.
Через месяц после покушения на Ленина пошли осенние дожди, и подвалы Верхних торговых рядов полностью затопило, а там находилась одна из немногих электростанций, и часть центра Москвы надолго осталась без электричества.
Центральные бани почти сутки также были без основного электричества. Хорошо, что в свое время Лев Кекушев провел резервные провода на другую электростанцию, по адресу Георгиевский переулок, дом № 3 (сейчас там расположился Малый манеж). Дежурное электричество в небольшом количестве подавалось и от трамвайной подстанции, которая находилась под Лубянской площадью.
Московские водопроводчики, видимо, предвидели такую ситуацию, поскольку заранее подготовили план веерного отключения для всего города, и вот вся Москва через отключение воды и света впервые узнала, что такое плановое хозяйство.
Примерно через полгода без вести пропал единственный в Москве специалист, знающий лифтовую технику, — Лев Николаевич Кекушев. На Мясницкой, возле чайного магазина, его арестовали люди в кожаных куртках и увезли в легковой автомашине в сторону Чистых прудов. Все это произошло на глазах женщины, работавшей в прачечной Центральных бань и хорошо знавшей Льва Николаевича. Кто знал лично Льва Кекушева, говорили, что новую власть он люто ненавидел и вряд ли стал на нее работать. Лозунг «Кто не с нами, тот против нас», говорил Лев Кекушев, противоречит здравому смыслу, нейтралитет во всем мире уважаем. Полная отмена частной собственности ему вообще была непонятной, да и новых руководителей государства он называл аферистами и проходимцами. Причем своих взглядов никогда не скрывал и говорил то, что думал. Если большевики рассчитывали наладить лифт в бункере с помощью Льва Кекушева, то они глубоко ошиблись. Это был не тот человек, коего можно было сломить. Так что можно лишь предполагать, что с ним сделали прибалтийские наемники, именовавшие себя красными латышскими стрелками, прославившиеся своей жадностью и жестокостью.
К сожалению, даже коренные жители Москвы ничего не знают о Льве Кекушеве, а ведь это был уникальный инженер, архитектор и художник. Здания, построенные или реставрированные им, украшают город по сей день, например гостиница «Метрополь», ресторан «Прага» на Арбате и т.д. Обидно только, что на всех этих зданиях по сей день нет табличек с именами архитекторов и художников, вложивших свой талант в их сооружение. Зато со стороны Театрального проезда на Торговом доме Хлудова много лет висела табличка с напоминанием, что это здание посетил В.И. Ленин. Такую же табличку большевики хотели повесить во дворе Центральных бань, даже место подготовили, только почему-то на правом (восточном) здании. Для этой цели большой термометр перевесили на соседнее здание, но в последний момент почему-то передумали.

2

В Европе вот уже более двух тысяч лет существуют всего два типа бань — западные и восточные. Примерно 500 лет тому назад их стали называть, соответственно, римские и русские. Отличие между ними во влажности: в римских банях — 20–30% (t= 50–60 °С), а в русских банях — 60–85% (t= 40–45 °С). К разновидностям римских бань относятся греческие лакониконы, римско-ирландские, финские (сауны), турецкие (хамам), альпийские горные и т.д., разница между ними состоит только в режиме температур. Первоначально на Руси баню топили без трубы — как говорится, «по-черному», но вот уже более 600 лет, как стали применять трубу (конечно, не везде), хотя сейчас все чаще стали использовать черный вариант, в основном новые русские, но эта мода скорее исключение.
В XIX веке в Москве строили только русский тип бань и каждую новую баню пытались как-то усовершенствовать, например парилки в три яруса. Находиться на последнем ярусе более пяти минут редко кто выдерживал, но посетителям это нравилось. Получилось так, что в Москве не было двух одинаковых бань, и, естественно, каждая баня имела свою историю. Центральные бани не исключение. Конечно, их нельзя сравнивать с древнеримскими банями, размеры которых превышали ГУМ, что на Красной площади, но с учетом времени их постройки они отвечали запросам любителей попариться.
Начну же историю Центральных бань в хронологическом порядке, правда, как вы уже заметили, это не всегда получается, и я сразу прошу меня извинить за вынужденную непоследовательность.
Центральные бани расположились на земле, купленной в 1878 году Герасимом Ивановичем Хлудовым у грузинских царевичей — братьев Ираклия и Окропила Георгиевичей, хотя юридически территория числилась за сестрой царевичей — Марией Георгиевной, а деньги за проданную землю, согласно доверенности, получила ее дочь Тамара.
Герасим Иванович Хлудов — младший сын известного даже в Европе основателя купеческого рода Ивана Ивановича Хлудова, который был из простых крестьян и начинал свой мануфактурный бизнес с нуля. Так вот, Герасим Иванович решил построить в центре Москвы, в Театральном проезде, четырехэтажный торговый дом и пригласил сразу двух известных в те годы архитекторов — Петра Петровича Скоморошенко и Василия Герасимовича Залесского.
В 30-х годах ХХ века здание надстроили на три этажа. В настоящее время в доме находится Министерство транспорта Российской Федерации. Во дворе этого дома Герасим Иванович планировал еще и маленький дворец в восточном стиле и даже приказал заложить фундамент, но в 1885 году он неожиданно серьезно заболел и умер на 64-м году жизни. Фирма и весьма солидные счета в различных банках перешли по наследству его четырем дочерям: П.Г. Прохоровой, К.Г. Востряковой, А.Г. Найденовой и Л.Г.Лукушиной (фамилии пишу по мужьям. — Е.А.).
Сестры Хлудовы в жизни были несколько более практичными, нежели отец, и решили вместо восточного дворца построить шикарные бани, в коих город в те годы сильно нуждался, но по завещанию Г.И. Хлудова сначала наследницам необходимо было построить богадельню, а уж потом все, что хотят. Для строительства богадельни Герасим Иванович заранее купил 2,8 га в Басманной части города и специально оговорил в завещании на строительство полмиллиона рублей. По тому времени сумма была астрономической, и богадельня получилась наподобие дворца.
Открытие «Дома призрения для бедных», — именно так называлась богадельня, — состоялось 8 мая 1888 года, и сразу после этого сестры вернулись к идее постройки бань. Долго выбирали архитектора. Наконец выбор пал на весьма известного в те годы московского архитектора Семена Семеновича Эйбушитца, но он выполнял в тот год какой-то заказ и просил немного подождать, на что сестры согласились.
Переговоры с ним вела старшая из сестер — Прасковья Герасимовна Прохорова. Доподлинно известно, что на вопрос архитектора: «Какими желаете видеть будущие бани?» — она, не задумываясь, ответила: «Сказочными!»
Бани по тому времени действительно получились сказочными, но на их проектирование, постройку и открытие для москвичей ушло почти четыре года, с 1889-го и по 1893-й. Одновременно с банями архитектор Семен Эйбушитц по просьбе тех же сестер начал строительство четырехэтажного дома рядом с банями, по тогдашнему Неглинному проезду, д. 2, но выходившему лицевой стороной на Театральный проезд. Здание было спроектировано для универсального использования, поскольку сестры так и не определились точно с его предназначением. Через сорок лет к нему пристроили еще два этажа, а сто лет спустя в здании расположилось Министерство по чрезвычайным ситуациям (МЧС) России.
Семен Семенович Эйбушитц был уроженцем Австрии и пытался переоформить полученное еще в 1882 году временное российское гражданство на постоянное, а поскольку был евреем по национальности, то оформление затянулось и превратилось в проблему. В Питере, тогдашней столице, ему чинили всякие препятствия. Помочь Семену Эйбушитцу в этом деле взялся архитектор Владимир Чагин, строивший в 1889–1893 годах торговый дом для госпожи Фирсановой по Неглинному проезду, № 14. Семен Семенович Эйбушитц очень близко к сердцу принимал все отписки столичных чиновников, и когда Владимир Чагин, в 1898 году будучи в Питере, уже держал в руках разрешение на оформление постоянного Российского подданства для Семена Семеновича Эйбушитца, то последнего уже не было в живых. Владимир Чагин специально приехал в Москву, чтобы проводить в последний путь своего друга и коллегу. Благодаря привезенным для Эйбушитца документам удалось добиться разрешения похоронить его на Введенском кладбище Москвы. Кстати сказать, Владимир Чагин после этого прожил ровно 50 лет и был в мае 1948 года похоронен, согласно завещанию, на этом же кладбище.
Не секрет, что из всех четырех сестер Хлудовых внимательнее всех была к Семену Эйбушитцу Клавдия Герасимовна, по мужу Вострякова. Волею судьбы она скончалась в том же, 1898 году. Семен Семенович довольно часто бывал в гостях у семьи Востряковых и, будучи хорошим рисовальщиком, оставил много рисунков с портретами самой Клавдии Герасимовны, ее родных и близких. К сожалению, я эти рисунки так и не нашел, но, возможно, они где-то и сохранились. Семен Семенович Эйбушитц в своей жизни успел еще сделать проект Московской хоральной синагоги в Большом Спасоглинищевском переулке и частично его реализовать.
До апреля 1905 года в России в неправославных храмах были запрещены даже праздничные конфессиональные службы. К слову, это касалось даже православной старообрядческой церкви.
Выдающийся зодчий так и не дожил до официального открытия синагоги, ее также из-за проблем с оформлением достроили лишь в 1906 году, а официальное открытие московской хоральной синагоги состоялось лишь в 1908 году. Копаясь в архивах в поисках документов, касающихся Семена Эйбушитца, я случайно нашел черновик записок генерал-губернатора Москвы великого князя Сергея Александровича, датированных 1892 годом, в которых запрещается оформление постоянного подданства архитектору Эйбушитцу.
Забегая вперед, приведу незначительный, но для меня важный факт: во время Великой Отечественной войны в этой синагоге размещался военный госпиталь, и моему отцу, раненному на фронте, там сделали повторную операцию и тем самым спасли ему жизнь. Так что в каком-то смысле появлению на свет я обязан не только своим родителям, но и главному архитектору Центральных бань и хоральной синагоги Семену Семеновичу Эйбушитцу.
Говоря о войне, хочется попутно вспомнить малоизвестный эпизод из тех лет.
5 августа 1943 года диктор Юрий Борисович Левитан зачитал приказ о салюте в Москве в честь освобождения Орла и Белгорода. В полночь 124 пушки произвели 12 залпов, но, видимо, этого для народа было мало, а радости было много, и после пушечного салюта в городе почти все, у кого было стрелковое оружие, начали стрелять в ночное небо.
Однако через весьма короткое время пули по законам физики стали возвращаться на землю и причинять зрителям травмы и увечья. В Театральном проезде под этот «свинцовый дождь» попали моя мать с моим двухлетним старшим братом, но, к счастью, Хлудовский торговый дом имел перед окнами первого этажа большие ниши, и мама успела там спрятаться.
Сколько продолжался несанкционированный салют, трудно сказать, никто не засекал, но пострадавших только в районе центра Москвы были сотни. В тот день в Театральном проезде стояли два или три грузовых автомобиля с красными крестами, которые с подмосковной линии фронта привезли грязное белье на стирку в прачечную бань. Пострадавшие от падающего свинца, ориентируясь на красные кресты, стали заполнять помещения бани. Многих даже приносили на руках. Через короткое время бани были забиты ранеными. Приходили даже с Красной площади. Вскоре появился и медперсонал. Всю ночь и до обеда следующего дня медики всем оказывали помощь, а тяжелых на автомашинах развозили по больницам.
В прессе информации об этом не было, да по тем временам и не могло быть. Со слов очевидцев, у некоторых пострадавших, в основном с улицы Кирова (ныне ей вернули старое название — Мясницкая. — Е.А.), были ранения осколочного характера, а это значит, что в момент салюта использовали боевые заряды зенитных орудий. В найденном мной документе говорится, что в районе стадиона «Динамо» в ту ночь от осколков погибли две женщины.
В Центральных банях долго вспоминали об этом салюте, но уже с юмором, вроде как «первый блин комом». Действительно, и для властей урок не прошел даром: за время войны в Москве было еще более 350 салютов, и все обходились без пострадавших.
В нашей истории и раньше были подобные случаи. Например, в Питере в 1905 году один офицер случайно зарядил в салютную пушку снаряд с картечью и с Петропавловской крепости ровно в полдень произвел выстрел по Зимнему дворцу. В это время император Николай II вместе с семьей сидел за обеденным столом. Разбились стекла, но обошлось без жертв. Был только один пострадавший — однофамилец царя городовой по фамилии Романов, дежуривший на Невском проспекте. Говорили, император Николай II расценил это как предупреждение свыше.
Во время войны стояли сильные морозы, и солдаты под гимнастерки надевали что-то вроде жилетов из картона: от пули не спасет, но тепло сохраняет. Когда бойцы приезжали «на помывку», некоторые командиры отчитывали этих солдат за неуставную поддевку — устав есть устав — и рвали картонки.
Однако и здесь наши находчивые русаки нашли выход. Сотрудники бань вырезали из журналов портреты Иосифа Виссарионовича Сталина, раздавали солдатам, а те клеили их на картонки. Командиры не решались конфисковать, а уж тем более рвать неуставные жилеты: какой же командир посягнет на портрет вождя в пяти минутах ходьбы от здания Лубянки?
С самого начала войны при Центральных банях был организован для военных, а чуть позже и для гражданских лиц, больных сахарным диабетом, пункт раздачи лекарств, которые привозили в картонных коробках. И зимой весь этот картон уходил на утепление солдат.
Сейчас мало кто знает, что наши солдаты на фронте использовали кусочки газет в качестве свинцовых примочек от ушибов. Тексты в газетах печатались типографской краской, содержавшей свинец. Помогало. А вот немцам такое даже в голову не приходило.
В те годы зимы были суровыми. Так что и после войны работники бань также помогали утепляться, только уже немецким военнопленным, которые под присмотром конвоя мылись в правом (восточном) здании мужского отделения. Причем также приклеивали портреты Сталина на картонные поддевки. Это я видел своими глазами, и охрана также не решалась конфисковать картонки с портретом вождя.
Через десять лет после смерти Сталина мой дядя, Киселев Иван Иванович, который был одним из руководителей пожарной службы Москвы, рассказывал, что во время войны получил приказ собирать уцелевшие после пожаров книги, картины и другие вещи, имеющие культурную ценность, и сдавать их в специально выделенные места временного хранения. Таких пунктов в городе было четыре, и один из них был в подвале левого (западного) здания Центральных бань.
Приказ, естественно, был секретный и давался под подписку и, возможно, за выполнение именно этого приказа ему после войны дали маленький особняк в Люблине. В конце войны этот пункт в Центральных банях закрыли, а куда вывозились ценности, можно только гадать.

3

Но вернемся в XIX век...
Напомню, архитектор С.С. Эйбушитц, учитывая сложность проекта Центральных бань, пригласил помощником и соавтором Л.Н. Кекушева и художника А.А. Томашко. Последний вместе со Львом Николаевичем и группой студентов создал на окнах Центральных бань цветные витражи, причем разные по рисунку, но с общим цветовым решением. Голубой цвет в верхней части стекла создавал впечатление, что даже в плохую погоду за окном светит солнце.
В 1903 году при постройке особняка известного промышленника И.А. Миндовского на Поварской улице Кекушев повторил это свое решение, но добавил позолоты. На все эти витражи в 1904 году специально из Питера приезжал посмотреть известный архитектор Парланд Альфред Александрович, один из авторов проекта собора Воскресения Христова, более известного как Спас на крови, что на Грибоедовском канале Санкт-Петербурга. В 1907 году, в день открытия и освящения Спаса на Крови, верующие увидели необычайно красивые витражи храма, созданные Альфредом Парландом. Все они были в той же цветовой гамме, что и московские творения Томашко, но из более толстого стекла, поговаривали, что они пуленепробиваемые.
К сожалению, витражи Центральных бань и питерского храма Спаса на Крови не сохранились, как, к сожалению, и могилы их авторов...
Денег на строительство Центральных бань Хлудовы не жалели.
Зима 1891/92 года была необычайно холодной, но правое здание успели построить, и рабочие там спасались от 40-градусных морозов.
К следующей зиме достроили весь комплекс, но открывать бани не торопились. Всю зиму занимались, говоря техническим языком, прогонкой. Однако первые посетители были рабочие с соседних строек. Ежедневно к вечеру они приходили париться.
При входе все получали бесплатно веники, которые после сдавали: персоналом отрабатывалась технология сжигания отходов. Замерялась температура стен и потолков.
Еще одна немаловажная деталь: к лету 1892 года был отремонтирован Мытищинский водопровод, и проблем с водой в Центральных банях не было; правда, цена за воду подскочила аж в пять раз.
Из архивных документов мне удалось узнать о любопытном эксперименте. Дело в том, что в 1893 году по Москве упорно ходили слухи, — а возможно, их кто-то умышленно распространял, — что бани очень вредны для здоровья. И тогда по инициативе генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича, градоначальника Москвы, была создана комиссия для проверки влияния бань на организм человека. Авторитетными врачами, членами комиссии, были сформированы две группы из студентов. Участники одной группы ежедневно мылись в бане и парились, а студенты из другой вообще не мылись. Всех одинаково кормили и ежедневно обследовали и взвешивали. В конце срока эксперимента выяснилось, что ежедневное посещение бани улучшает здоровье. Подписи под актом обследования были таких врачей и преподавателей медвуза, что любые инсинуации по поводу бань сразу отпадали. Кто финансировал сие мероприятие, я так и не нашел. Наиболее вероятно, что за всей этой, говоря по-нынешнему, «пиаровской» кампанией стояла Вера Ивановна Фирсанова, но документального подтверждения нет.
В день официального открытия администрация бань запланировала первоначально два банкета: в Торговом доме Хлудовых и в здании на Неглинной, д. 2, — но сестры настояли на четырех банкетах прямо в Центральных банях.
Первый банкет, больше похожий на ранний завтрак, и состоялся в 9 часов утра на втором этаже правого здания. На него пригласили всех строителей; среди приглашенных туда были даже рабочие кирпичных заводов. По окончании банкета всем выдали именные конверты с наличными — премией.
Второй банкет состоялся в 12 часов дня. Были приглашены священнослужители всех соседних храмов и монастырей, в том числе и женских. По окончании банкета состоялся всеобщий молебен, после которого присутствующим выдали по отрезу ткани высокого качества — священнослужителям белого, а монашкам черного цвета. Работники Центральных бань часа два разносили эти подарки по соседним храмам и монастырям.
Третий, наверное, главный банкет состоялся в три часа дня, но уже на втором этаже западного корпуса, в Высшем разряде мужского отделения. Столы накрывали шесть лучших рестораторов Москвы, за каждым гостем был закреплен официант. Туда были приглашены купцы первой гильдии и банкиры, был даже негоциант из Италии.
В списке приглашенных были весьма известная предпринимательница Вера Ивановна Фирсанова и муж ее, Алексей Николаевич Гонецкий. Более правильно — Ганецкий, но в армейских послужных списках его отца какой-то писарь перепутал буквы, и все награды, подписанные самим императором, были с буквой «о». Исправить в фамилии букву было практически нереально, так и осталась эта буква во всех документах.
Высокопоставленным чиновникам, дабы не сидеть им с купцами за одним столом, накрыли отдельно — в Турецком зале, который по случаю торжества был обставлен дорогой мебелью.
Ровно в 15.30 к Центральным баням подъехал генерал-губернатор Москвы великий князь Сергей Александрович и в сопровождении свиты сразу прошел в турецкий зал.
Когда великий князь проходил мимо купцов, они все встали. Генерал-губернатор пробыл на банкете всего минут десять, не больше, и удалился. В начале 90-х годов XIX века Сергея Александровича москвичи уважали. Но после событий 1896 года на Ходынском поле, где в давке погибли люди, отношение резко изменилось. И когда Сергей Александрович Романов посещал Центральные бани, купцы не только не вставали, но демонстративно уходили. Даже придумали ему кличку — князь «Ходынский», уж очень очевидна была вина великого князя в гибели людей. А тут еще неведомо откуда по Москве пополз слух, что генерал-губернатор ведет гомосексуальный образ жизни. И уж тогда не только купцы, но и простые обыватели его возненавидели. Как известно, в 1905 году господин Каляев взорвал великого князя «Ходынского».
Четвертый банкет, для самих Хлудовых, должен был состояться в 6 часов вечера, но предыдущий затянулся, и все семейство расположилось в восточном здании только к семи часам. Затем, как это бывает, часть гостей из западного перекочевала в восточное здание, поближе к Хлудовым. Так всеобщее веселье закончилось лишь поздно ночью.
В тот день не пустовал и актовый зал торгового дома Хлудовых. Туда еще загодя привезли пиво в бочках и наливали пожарным и городовым, кои подъезжали и подходили со всей Москвы. Любителей халявы, — а таковые были на Москве во все времена — аккуратно выдворяли восвояси.
В новом здании, по Неглинному проезду, дом № 2, гуляли артисты соседних московских театров.
На открытие бань пригласили три оркестра и цыганский ансамбль. Музыканты играли до окончания банкетов, и ночевать всем пришлось в банях, но жалоб от них не было.
Новые бани как коммерческий проект купцы и деловой люд даже не рассматривали, просто приняли как подарок москвичам. У кого было приглашение, тоже не все надолго оставались, а те, кто счел нужным остаться, гуляли от души. Широко гуляли.
Госпожа Фирсанова среди приглашенных гостей увидела своего ненавистного первого мужа — банкира Воронина — и спешно покинула банкет. Оставшись без жены, господин Гонецкий с соседом по столу — художником Августом Томашко принялись усердно дегустировать различные коньяки, весьма быстро опьянели, и их отнесли в соседнее, женское отделение высшего разряда, где они проспали всю ночь на кожаных диванах.
Ненадолго хватило итальянского негоцианта. Официанты и работники бани отвели упитого итальянца в гостиницу «Европа», где он проживал в люксе. Хлудовы приказали оставить купцу бутылку коньяка с закуской. Позже рассказывали, что итальянец дня три приходил в себя и более спиртного до конца жизни не употреблял.
Утром за Алексеем Гонецким госпожа Фирсанова прислала пролетку и двух здоровых мужиков, кои живо вытащили бывшего корнета на улицу, встряхнули и спешно увезли к жене.
Все это было записано моим дедом со слов участника банкета — Владимира Ивановича Чагина, также ночевавшего в банях, но не по причине коньячного отравления.
Вскоре начался капитальный ремонт Сандуновских бань. Видимо, Гонецкий убедил супругу всерьез заняться Сандунами, которые до этого Фирсанова сдавала в аренду. Ремонт был действительно капитальным, по велению Фирсановой строятся практически новые бани, по последнему слову техники и моды тех лет. В Курсовом переулке (д. 7/31) устанавливаются мощная мотопомпа и небольшой немецкий электрогенератор, а это ни много ни мало два паровых котла московского завода на первом и английский поршневой механизм для вращения огромного механизма на втором этаже. На берегу Москвы-реки была построена водокачка. Вода поднималась на небольшую водоразборную башню и далее от Бабьегородской плотины, что была невдалеке от храма Христа Спасителя, самотеком по специально проложенному водопроводу текла в Сандуновские бани.
Во дворе бань была еще одна достаточно мощная дизельная электростанция постоянного тока фирмы «Сименс и Гальске». Кстати, во время коронации Николая II она была задействована для электроснабжения Московского Кремля, и потому бани в те дни не работали, а электростанцию круглосуточно охраняли два взвода солдат.
Еще была в Сандуновских банях 700-футовая артезианская скважина с очень чистой и вкусной водой, но позже предприимчивая госпожа Фирсанова стала продавать воду из этой скважины москвичам по очень большой цене, и артезианская сразу «заглохла», как потом говорили: «Молиться мамоне — наказуемо».
В 1888 году Вера Ивановна Фирсанова молодому архитектору Владимиру Ивановичу Чагину заказала проектирование и постройку пятиэтажного торгового дома в Неглинном проезде (с 1992 года улица Неглинная, д. 14. — Е.А.).
Дом должен был стать выше торгового дома Хлудовых. Земля в этом месте очень влажная и мало пригодна для возведения даже двухэтажного строения. Целый год ушел на изыскательские работы и разного рода экспертизы. Получалось, что на этом месте здание более трех этажей строить нельзя, и госпожа Фирсанова была вынуждена оставить свои амбиции и согласиться с предложенным проектом. Со слов В.И. Чагина, фундамент обошелся в копеечку. Дубовые сваи из-за влажности надо было еще и обрабатывать смолой. Хорошо обработанные деревянные сваи держат дома не хуже кирпича, ведь стоит же Венеция уже более 300 лет на российских сваях.
Количество свай под дом Чагин заложил с большим запасом. Однако в конце 1893 года, когда уже начали строить третий этаж, господин Гонецкий распорядился переделать весь дом под баню, что было невозможно сделать. Чагин категорически отказался, и Гонецкий сразу его уволил.
Спустя годы мой дед подружился с Владимиром Ивановичем, и даже старшего сына, моего будущего отца, назвали в честь Чагина — Владимиром. В свою очередь Чагин своего сына назвал Иваном, хочется верить — в честь моего деда.
Владимир Иванович рассказывал, что долго не посещал Сандуновские бани, поскольку был обижен на Фирсанову, которая за него не заступилась.
Получается, что само здание на Неглинной, как минимум, спроектировано и построено на 60% — В.И.Чагиным, на 30% — С.М. Калугиным и максимум на 10% — Б.В.Фрейденбергом, но почему-то заслугу строительства дома приписали одному Борису Викторовичу Фрейденбергу, проработавшему на Фирсанову чуть больше года. Но за год такой дом не построить, только на сооружение фундамента ушло более двух лет, да и проект за месяц не сделать, а ведь его еще надо утвердить, причем в Петербурге. При строительстве фундамента обнаружили подземный ключ, и именно Чагин нашел выход, предложив построить арку, чтобы сваями не «забить» источник, и убедив в этом Веру Ивановну Фирсанову.
Мало кто знает, что архитектора Бориса Викторовича Фрейденберга (точнее, Бернгарда) дважды судили в Москве за несоблюдение техники безопасности. Всего по его вине пострадало пять человек, но, как и в наше время, деньги спасали Фрейденберга от тюрьмы.
В том же, 1893 году под руководством архитекторов С.М.Калугина и Б.В.Фрейденберга старые Сандуновские бани были почти полностью разобраны. Основная документация по реконструкции банного комплекса была подготовлена Сергеем Калугиным, их регистрацией и оформлением занимался сам Алексей Гонецкий, и надо ему отдать должное — небезуспешно. Однако вскоре архитектор Фрейденберг, бросив строительство на полпути, просто сбежал из Москвы, не выдержав постоянных изменений проекта, личных оскорблений и даже угроз бывшего вояки. Калугин Сергей Михайлович тоже уволился, сказавшись больным. Правда, поговаривали, что будто очень сильно запил. В архитектурных кругах Сергея Калугина считали гением, умеющим сочетать в одном проекте несколько стилей и все технические новинки. Госпожа Фирсанова при строительстве Пассажа нашла его и уговорила сделать проект всего нового здания, только потом почему-то забыла записать главным автором, хотя по-царски оплатила его работу.
Сандуновские бани достраивал архитектор Кулагин Семен Федорович. После окончания строительства Фирсанова подарила их Гонецкому, но вскоре тот проиграл их в карты, и Вере Ивановне с очень большими трудами пришлось их выкупать. Пришлось даже заложить загородный дом и несколько городских строений. Правда, вскоре Сандуновские бани стали приносить такой доход, что с банком довольно быстро удалось рассчитаться, а с Алексеем Гонецким она развелась: в купеческих кругах таких проступков не прощали.
Официальное освящение и открытие Сандуновских бань состоялось 23 мая 1896 года, неофициально они открылись еще 14 февраля. В этот день очередная комиссия из Питера осмотрела котлы московской фирмы «Мюллер, Фугельзанг и К °», работавшие на мазуте, и разрешила их эксплуатацию.
По предписанию столичных властей использование угля, а тем более дров рядом с только что построенным Государственным банком категорически запрещалось. Один из членов той комиссии был корабельный инженер-конструктор А.Э.Шотт, тот самый, по чьему проекту в 1900 году был построен знаменитый броненосец «Потемкин». Члены комиссии попросили Фирсанову одновременно запустить на полную мощь все котлы. Фирсанова дала добро, а Гонецкий приказал запустить дизельную электростанцию и включить все лампочки. Иллюминация привлекла внимание местных жителей. Многие москвичи подумали, что бани уже открылись, и по старой привычке стали подходить с вениками и даже шайками. Госпожа Фирсанова, дама находчивая, не долго думая, приказала открыть бани, причем в тот день они работали бесплатно.
Возможно, севастопольскому военному инженеру Александру Эрнестовичу Шотту именно в тот день и пришла идея создать первый в мире военный корабль с котлами на жидком топливе. Будущий создатель знаменитого броненосца «Князь Потемкин-Таврический» (это его первое название. — Е.А.) в тот год еще раз посетил Сандуновские бани. Он внимательно осмотрел котлы и мог убедиться в правильности своей идеи.
По документам, при строительстве на броненосце «Потемкин» установили 14 работавших на жидком топливе котлов, изготовленных в Праге из более толстой стали, чем те, что в Сандуновских банях. Видимо, отечественные производители котлов инженеру А.Э. Шотту по каким-то причинам не подошли.
Описывая Центральные, нельзя оставить без внимания Сандуновские бани. Дело в том, что почти все инженеры, техники, электрики, сантехники и др. по завершении строительства Центральных бань, немного отдохнув, практически в том же составе перешли на новый объект — Сандуновские бани. И уже неудивительно, что после реконструкции госпожа Фирсанова распорядилась набрать в банщики только старообрядцев, и так сталось, что большинство работников этих двух бань были родней или земляками.
Почти все банные веники из Сандунов сжигались в главном котле Центральных бань. Дезинфекцию бассейнов в банях производил один и тот же специалист. Управляющие этих двух бань, исходя из документов, заказы поставщикам делали сообща, поскольку оптом дешевле. Такие бани — очень сложные инженерные сооружения, и для работы в них нужны не только банщики, но и различные технические специалисты. Неудивительно, что по штатному расписанию в Центральных банях трудилось около 250 человек, а в Сандуновских и того больше — 400 работников. А ведь еще были поставщики дров, веников, различных запасных частей и т.д.
Сохранились списки работников Центральных бань начала XX века с указанием места рождения; я пометил на карте Подмосковья указанные деревни и села крестиками. Из крестиков получилась изогнутая полоса, больше похожая на подкову и расположенная полукольцом на юго-восток от города Коломны. Общая длина подковообразной линии составила примерно 115 километров. Ровно столько расстояние от Москвы до Коломны по железной дороге. Наверное, это случайность, но на севере этой линии, рядом с городом Егорьевском, жили предки династии Хлудовых, а на другом конце этой подковы, на берегу Оки, возле притока реки Осетр, когда- то жили предки по отцовской линии хозяйки Сандуновских бань госпожи Фирсановой. Дед Фирсановой завел свое дело в Серпухове, где родился отец Веры Ивановны — Иван Григорьевич Фирсанов.
Почти все население тех мест было старообрядцами. Мои предки по отцовской линии тоже жили в этой подковообразной полосе и тоже были старообрядцами. Даже переехав окончательно в Москву, все мои родственники постоянно посещали старообрядческий храм на Рогожке, там по церковным праздникам собирались почти все самые богатые купцы Москвы.
Как говорит история, все эти деревни и села возникли в середине XV века, при Василии Втором, для защиты города Коломны от набегов степняков с помощью возводимых крестьянами окрестных деревень и сел непроходимых для врага засек. Мало кто сейчас знает, что Коломна в те годы была фактически второй столицей нашего государства, а засеки для горожан служили местом, где можно надолго спрятаться от любого недруга.
В период с 1521 по 1571 год крымчаки дважды сжигали Коломну, и население города тогда пряталось в засеках.
Благодаря микроклимату в этих засеках местные жители стали разводить несколько видов растений, нигде более не растущих, но с особым запахом. Ветки из этих растений использовали при вязании банных веников. В Центральные и Сандуновские бани до 1941 года закупались в основном именно такие веники.

4

Обновленные Сандуновские бани не стали конкурентами Центральным. У них была разная клиентура. Если в Сандунах мылись купцы попроще, то в Центральных — именитые, первой гильдии, а также богатые промышленники, банкиры, весьма известные ученые, музыканты, врачи и т.д. Так само собой сложилось. С самого начала Центральные бани посещали генералы, а капитаны и майоры предпочитали Сандуны. Спортсмены, цирковые силачи и борцы также еще до революции облюбовали Сандуновские бани, а вот футболисты московского «Спартака» в XX веке как-то сразу закрепились за Центральными банями.
Старожилы бань долго вспоминали одного профессора, который со дня открытия лет тридцать парился поочередно в Высших разрядах этих двух бань, видимо для разнообразия. Были две странные женщины, посещавшие поочередно разные разряды Центральных бань, объясняя это астрологическим календарем.
Как-то так сложилось, что артисты балета Большого театра ходили в основном в Центральные бани, а вокалисты того же театра предпочитали Сандуновские. Возможной причиной этого разделения была любовь госпожи Веры Ивановны Фирсановой к опере. Даже сам Федор Иванович Шаляпин парился только в Сандунах и только в санитарные дни, а его жена-балерина посещала с коллегами Центральные.
В тех и других банях были отделения для простонародья, но в Центральных банях как-то сразу в строго определенные дни недели и даже часы стали мыться представители московских диаспор. Самыми шумными были армяне. Они даже в сильные морозы после бани танцевали во дворе.
Татары диаспорой себя не считали, это очень важная деталь, и вели себя так же, как и русские, — постоянно выясняли отношения между собой кулаками, — но межнациональной розни и уж тем более драк на этой почве тогда невозможно было и представить. К тому же в начале XX века дворниками в Центральных банях были два брата-близнеца под два метра ростом. Татары по национальности, раньше они работали артистами в цирке, и разогнать во дворе любую драку для них не было проблемой. Их побаивался даже местный городовой, чего уж говорить о шпане.
По воскресеньям, с утра, начинали мыться женщины — уроженки Германии и Австрии. Они мылись в относительно недорогом, но престижном женском отделении первого разряда, что в правом здании. Им очень нравились пляжные зонтики в раздевалке: видимо, напоминали европейские пляжи.
Ближе к полудню приходили француженки, они шли мыться в самое дешевое женское отделение второго разряда.
После полудня появлялись чопорные англичанки, эти мылись в весьма дорогом женском отделении высшего разряда, расположенном в западном здании.
Все эти иностранки имели одинаковый статус и работали нянями или гувернантками у богатых москвичей. Все они, общаясь между собой в бане, «промывали кости» своим хозяевам. Их хозяева, безусловно, знали об этом, поскольку сами мылись в тех же банях, но относились к этому снисходительно. Большинство хозяев, — а это были весьма состоятельные купцы — за посещение бань иностранкам даже доплачивали.
Евреи приходили в раздевалки за час до открытия и почему-то все разговаривали очень тихо, почти шепотом. Наиболее богатые из них, естественно, мылись в высших разрядах, где уже с семи часов утра играл какой-нибудь струнный квартет, а иногда даже ансамбль скрипачей Большого театра. Хотя общая численность всех евреев, приходивших в бани, была относительно небольшой, количество банщиков увеличивалось в эти часы в два, а то и в три раза. Наверное, был материальный стимул.
В 1897 году на Хамовнической набережной сестры Хлудовы открыли пляжный филиал Центральных бань. Возможно, это была просьба городских властей, поскольку предприятие это налогом не облагалось.
На относительно маленький кусочек берега Москвы-реки завезли гальку и белый песок, затем возвели забор и построили все, что положено, включая душ с теплой водой. Говорили, что этот пляж посещал сам Лев Николаевич Толстой, но документальных подтверждений я не нашел, хотя очень может быть. Просто Лев Николаевич жил в те годы неподалеку и вполне мог летом пользоваться этим хотя и маленьким, но благоустроенным пляжем.
Основными посетителями там были военные пенсионеры и члены их семей. Отсутствие у этой категории дач, близость к дому и естественная тяга к общению сделали пляж весьма доходным. Каждой весной добрую половину пляжа смывало при разливе, но вплоть до 1917 года к лету и гальку, и песок вновь завозили. Кстати, доставляли издалека — с берегов Финского залива.
При советской власти до 60-х годов там также можно было купаться, но поскольку берега «заковали в гранит», песчаный пляж заменили понтонами. В детстве в жаркую погоду я часто ходил туда со своим старшим братом, поскольку нас туда пропускали как своих — бесплатно, и я хорошо помню посетителей, в основном подвыпивших офицеров, видимо служивших в располагавшемся рядом Генштабе. Эти же офицеры (я хорошо знал их в лицо) зимой мылись в Центральных банях и вели себя несколько скромнее: видимо, опасались своих коллег в штатском из соседнего здания на Лубянке.
Наверное, с самого открытия Центральных бань возле мужского отделения высшего разряда обычно сидел какой-нибудь мальчишка и предлагал почистить обувь. Как рассказывают, желающих почистить сапоги было немало, но лишь в хорошую погоду.
В 1915 году при въезде в Центральные бани с правой стороны появилась маленькая будка, где представители появившейся тогда в Москве ассирийской диаспоры повесили рекламу: «Чистка обуви». Много раз эту будку сносили, минимум дважды она горела, но на ее месте неизбежно появлялась новая.
До 1956 года в этой будке работал потомок ассирийских переселенцев дядя Али. Это единственный человек при банях, которому из большого уважения не посмели дать кличку. Дело в том, что зарабатывал он на хлеб не столько чисткой обуви, сколько консультациями по семитским языкам. Удивительно, не умея ни читать, ни писать, он знал несколько десятков языков и наречий. К нему приходили за консультацией не только студенты и преподаватели, но и переводчики, дипломаты, кому необходим был спец по арабскому и его наречиям. Все, кто с ним общался, признавали глубину его знаний, но объяснить, откуда они у него, дядя Али и сам не мог. Знал языки, и все как-то само собой получилось. Гонорар за консультации он взимал в зависимости от чина или ранга клиента. Со студентов денег вообще не брал. Работники бани считали его визитной карточкой Центральных бань, хотя в штате его не было, но жил он с семьей в коммунальной квартире на третьем этаже правого (восточного) корпуса.
В конце 1925 года в Большом театре специально для партийной верхушки должна была пройти премьера знаменитого фильма «Броненосец “Потемкин”», но режиссеры забыли по сценарию снять панораму морских кораблей. Второй режиссер этого фильма, Григорий Васильевич Александров, предложил срочно доснять эту панораму в круглом бассейне Центральных бань, что тут же и начали выполнять. Завезли аппаратуру, спустили воду до нужного уровня и стали вешать вдоль бортиков белую ткань с нарисованными облаками.
Однако в последний момент пришли люди в кожаных куртках и попросили съемочную группу покинуть бассейн, а заодно и мужское отделение высшего разряда. И съемки перенесли в бассейн Сандуновских бань. Поведал мне об этом мой отец, которому в ту пору было всего одиннадцать лет. Гуляя вечером во дворе бани, он видел разгрузку, а затем и погрузку киносъемочной аппаратуры, но почему-то даже историки кино об этом эпизоде ничего не знают.
Работая на Центральном телевидении во время Олимпийских игр в 1980 году, я случайно столкнулся с кинорежиссером Григорием Васильевичем Александровым (настоящая его фамилия Мормоненко. — Е.А.) и, набравшись смелости, спросил у него об этом эпизоде. Сам факт он подтвердил и добавил с досадой: «И как мы могли с моим учителем (видимо, имел в виду Сергея Михайловича Эйзенштейна. — Е.А.) забыть отснять этот эпизод на Черном море, а снимать в Москве — просто лишняя головная боль».
Скорее всего, в тот день в здании ВЧК что-то отмечали или кого-то награждали, а банкет решили провести в Центральных банях, и съемочная группа там им была ни к чему.
Если внимательно просмотреть отснятую в Сандуновских банях пленку, а еще лучше — сделать стоп-кадр, то хорошо видно, что нарисованная панорама плохо натянута, да и как ее можно было хорошо натянуть в бассейне с прямыми углами, если первоначально она была нарисована для круглого бассейна Центральных бань.
Сами кинорежиссеры, скорее всего, после этой картины готовились ехать в Голливуд, и, естественно, ссориться со всемогущей ВЧК в их планы не входило. Кстати, в Голливуде гостей хорошо приняли. Знаменитый уже в те годы актер Чарли Чаплин сказал им, что в США делают деньги, а не шедевры. И режиссеры поняли, что конкурентов никто не любит, даже великие коллеги, и после стажировки сразу вернулись домой. Благо в нашей стране для них был непочатый край работы — советское кино лишь начиналось.

5

Как известно, в те давние годы в клубы, существовавшие в обеих столицах, например Английский на Тверской, женщин не пускали. И Центральные бани сразу стали своеобразным клубом, причем не только мужским, но и женским. Многие богатые посетители бань имели при своих домах парилки и бассейны, но заменить атмосферу общения невозможно.
В парилках Центральных и Сандуновских бань вершились дела на миллионы, обсуждались и решались проблемы Москвы и даже вопросы общегосударственного уровня.
Судьба Саввы Ивановича Мамонтова в 1899 году решилась в парилке мужского отделения высшего разряда. Дело в том, что тогдашний министр финансов Сергей Юльевич Витте обвинил Мамонтова в крупном воровстве. Московские купцы, зная Мамонтова не понаслышке, не поверили. На собранные купцами деньги были наняты лучшие адвокаты и специалисты для более тщательной проверки дела. Выяснилось, что Савва Иванович не виновен. Мамонтова освободили из-под стражи, а позже сняли все обвинения.
Как раз в это время москвичи неоднократно просили северную столицу помочь в строительстве метро или хотя бы разрешить самим начать изыскательские работы, но получали отказ за отказом. Причем причины для отказа даже не назывались. Думаю, в те годы строительство метро в Питере технически было невозможно из-за обилия болот, а разрешить строительство в Москве, «отдать пальму первенства» для столичной элиты было ну просто оскорбительно.
Мне в руки почти случайно попал документ 1897 года, где фирма «Сименс и Гальске» предлагает властям Москвы четыре новых «самоходных» (по документам) метровагона со скидкой 30%, а это почти по себестоимости. Москва вынуждена была отказаться из-за запрета столичных властей.
В 1903 году в парилке высшего разряда мужского отделения было решено профинансировать открытие в Москве высшего учебного заведения — Московского коммерческого института. Нужда в таком учебном заведении для Москвы давно назрела, но все упиралось в финансы. В результате открытие состоялось уже в 1907 году. Ныне это Российская экономическая академия имени Плеханова.
В бассейне того же отделения в 1905 году купцы поддержали установку в Москве памятника первопечатнику дьяку Ивану Федорову. Деньги на памятник начали собирать в 1870 году по подписке, но общая сумма была мала, а цены на гранит и цветной металл росли как на дрожжах.
Однажды в мае в помещение бассейна зашли старообрядческие священнослужители и обратились за помощью к посетителям, сказав, что во Франции убили единоверца — промышленника Савву Морозова, обещавшего деньги на памятник первопечатнику Ивану Федорову. Священнослужители просили добрать недостающую сумму. Мой дедушка, будучи еще мальчиком на побегушках в мужском отделении высшего разряда, сам видел, как выходившие из раздевалки солидные мужики писали какие-то записки, кои вручали старообрядческим священникам. Наличных денег почти никто не давал. Видимо, эти записки были чеками для банков.
Конкурс на памятник Ивану Федорову в 1901 году выиграл скульптор Сергей Михайлович Волнухин, постоянный посетитель Центральных бань и большой любитель часами купаться в бассейне. Позднее он купил себе дом в Геленджике и построил там круглый бассейн, примерно таких же размеров, как в Центральных банях. Установил даже четыре большие скульптуры по краям бассейна. Его соавтор по памятнику Ивану Федорову — архитектор Иван Павлович Машков рассказывал, что все четыре скульптуры в том бассейне изображали людей с книгами в руках.
Госпожа Фирсанова дала немного денег на закупку бронзы для памятника Ивану Федорову, хотя именно в этот момент сама сильно в них нуждалась, поскольку строила Пассаж на Петровке. Кстати, первоначально Пассаж официально именовался Фирсановским.
Сестры Хлудовы оплатили стоимость постамента и, по стародавнему, сохранившемуся до сих пор московскому обычаю, дали взятку чиновникам, чтобы те разрешили установку памятника рядом с Китайгородской стеной, почти напротив Центральных бань.
Официальное открытие памятника первопечатнику Ивану Федорову состоялось в конце сентября 1909 года. На следующий день после открытия кто-то положил к постаменту богатый, красивый венок с надписью на ленте: «Первому мученику книгопечатания». Народу на второй день пришло больше, чем в первый, дабы глянуть на уникальной красоты венок и самим прочесть надпись на нем. Во всей Москве это единственный городской памятник, который освятили старообрядческие священнослужители, причем еще в мастерской, где его отливали, а вот постамент по какой-то причине освятить отказались. И не по этой ли причине он во время Великой Отечественной дал трещину и в 50-х годах постамент заменили?
Те же священники-старообрядцы в 1893 году при официальном открытии освятили только правое (восточное) здание Центральных бань, которое стоит на фундаменте разрушенной церкви времен Ивана III. Причину отказа освятить левое (западное) здание они не объяснили. За 100 лет работы Центральных бань было три пожара, и все в западном здании. Не захочешь, а поверишь.
В 1906 году в женском отделении высшего разряда решали другие проблемы. Например, было решено бойкотировать одного молодого купца, недавно переехавшего в Москву из Ярославской губернии, поскольку он в 1905 году покупал оружие и боеприпасы различным стачечным комитетам и всячески материально поддерживал тех, кто строил баррикады не только в Ярославле, но и в Москве, да еще прилюдно избивал жену и трех своих детей, а няню детей вообще сделал инвалидом. У этого «революционэра» и домашнего тирана дядя был большим чиновником в столице, а сам молодой купец занимался торговлей и производством на заказ ворот.
Посетительница Центральных бань всемирно известная пианистка Елена Александровна Бекман-Щербина на фотографии баррикад на Малой Бронной увидела среди баррикадного хлама свои ворота с калиткой. Поделившись этой информацией в бане, она узнала, что такие же новые ворота у купца из Ярославля заказывали и другие. Получалось, что чем больше баррикад, тем больше будет потом заказов для этого купца, а в случае проблем с полицией дядя всегда поможет. Где-то и помог бы, но только не в Москве. Московские купцы поддержали своих жен, и вскоре, разорившись, купец сбежал от долгов, а при первой же попытке вернуться был осужден и отправлен по этапу. Няня, которую этот молодой человек сделал инвалидом, за три дня до суда умерла, судьи при вынесении приговора учли и этот прискорбный факт. Кстати, муж пианистки, Леонид Карлович Бекман, по специальности агроном, не знавший нотную грамоту, знаком нам по мелодии новогодней песенки «В лесу родилась елочка».
Именно в здании, где была написана эта незатейливая, но такая любимая малышами песенка, спустя 33 года авиаконструктор Николай Николаевич Поликарпов сконструировал самолеты ТИС, ВИТ, СПБ, НБ и другие авиашедевры того времени.
Доподлинно известно решение, принятое в том же женском отделении в 1913 году, — шокировать прибывающего в Москву императора Николая II и его семью роскошью московских витрин магазинов и убранством улиц, что почти удалось. Отметив в Москве 300-летие династии Романовых, Николай II, покидая древнюю столицу, по дороге на Николаевский вокзал проехал от Московского Кремля по центру города, где витрины освещались даже днем, а прилавки ломились от ассортимента. На Мясницкой улице дома были украшены дорогими мехами. Однако император шокирован не был, просто в тот день он был пьян, это многие заметили, а вот его свита и дети, в особенности его жена, были в восхищении от увиденного. В Питере такого великолепия не было. Единственное, что не понравилось москвичам, особенно купцам и банкирам, и после целый год обсуждалось в тех же Центральных банях, это то, что император везде появлялся в военной форме, хотя войну в 1913 году Россия не вела. На всякий случай московские банки после визита венценосной семьи в Москву прекратили выдавать большие кредиты, и не ошиблись. Дело шло к войне и революции.
Со слов старожилов Центральных бань, к весне 1914 года в столице начались перебои и резко подорожало электричество, в связи с чем постоянные посетители мужского отделения Высшего разряда коллегиально решили для строительства электростанции, работающей на торфе, профинансировать изыскательские работы в районе Шатуры. Как известно, реализации этой идеи помешала Первая мировая война.
Ошибочно думать, что московские купцы поддерживали кого ни попадя, это далеко не так. Например, после падения Тунгусского метеорита в 1908 году небольшая группа весьма известных ученых и преподавателей Московского университета обратилась к богатым москвичам с просьбой собрать деньги на экспедицию по поиску остатков метеорита, но никто не дал и копейки. Московский купеческий люд был верующий, и падение на землю космического объекта воспринял как некую божью весть либо серьезное предупреждение всем согрешившим христианам.
Вряд ли кто запомнил первое решение купцов, принятое в Центральных банях, но одно из последних очень примечательно. В январе 1918 года ограбили Патриаршую ризницу Московского Кремля. Официально объявили об этом 12 февраля, и, судя по действиям властей, поиском воров и пропавших ценностей практически никто серьезно не занимался. В мужском отделении Высшего разряда решили скинуться и найти пропажу. И буквально на четвертый день поймали грабителей. Ими оказались безбожники братья Полежаевы, Константин и Дмитрий. Половину украденного у них изъяли, а другая половина пропала. Кому и сколько заплатили из собранного в Центральных банях, осталось коммерческой тайной, а братьев этих большевики вскоре расстреляли.
В Высшем мужском отделении до 1918 года регулярно по вечерам играли музыканты. Оркестр состоял из пяти человек, но в штатном расписании они не числились. Зато в штате было более тридцати специалистов. Так, по документам, в штате числился телефонист, поскольку бани были подключены к городской телефонной связи, и, возможно, применялась внутренняя телефонная связь. Каждые три часа человек в белом халате с помощью специального приспособления брал из бассейна пробы воды для биохимического анализа, и дежурный курьер увозил их в специальную лабораторию, кстати одну на всю Москву.
Госпожа Фирсанова по примеру сестер Хлудовых также завела обычай отправлять воду из бассейна на экспертизу. Из бассейна Сандунов по ее указанию пробу брали каждые два часа, хотя фильтры в бассейнах марки «Нептун» были очень надежны, их заказывали в Соединенных штатах. Соперничество бань доходило до абсурда. В Центральных банях был один санитарный день — понедельник. Госпожа Фирсанова сделала у себя два таких дня — воскресенье и среду. Естественно, сестры Хлудовы также ввели второй санитарный день — вторник.

6

Рассказывая о Центральных банях, нельзя обойти их отдельные номера. Московские купцы в большинстве своем были людьми старых традиций, и очень многие приходили мыться семьями, а потому шли в отдельные номера. Эти же номера деловые люди использовали и как место заключения сделок. Суммы сделок иногда были астрономическими. До революции можно было часто наблюдать, как возле какого-то номера в кресле сидит нотариус с книгой и ждет, когда его вызовут. Был случай, когда пять суток оформляли сделку, но со стороны нотариуса недовольства не было. Все это время он со своими помощниками находился в соседнем номере и покорно ждал.
Была еще традиция перед свадьбой «отмывать невесту», и там же, в номере, на молодую надевали подвенечное платье. В это время в вестибюле дежурили священник, портной и врач. Избалованные купеческие невесты в этот день почему-то частенько теряли сознание, видимо от долгожданного счастья.
В 1918 году, начиная с мая, по личному указанию Владимира Ильича Ленина в главной котельной Центральных бань чекисты стали сжигать нотариальные книги, свезенные со всей Москвы, а затем и из других городов Подмосковья. В это время года кочегарки, отапливавшие жилые дома рядом с Лубянкой, прекращали работу. Котельная Сандуновских бань была не в счет: там работали на мазуте.
Главный руководитель этой государственной акции, или главный поджигатель нотариальных книг, был поселен вместе со своей семьей в один из номеров Центральных бань, возможно для контроля. Работники бань рассказывали мне, что к нему в номер с Лубянки провели специальную телефонную связь. Интересно то, что раньше этот номер в течение четырнадцати лет бронировал постоянно и сразу на год один человек. В банях он появлялся редко, и все гадали: кем он был? Работники Центральных бань считали его ни много ни мало тайным советником императора. Последний раз его видели в дни октябрьских событий 1917 года, «советник» помылся в своем номере и, простите невольный каламбур, смылся в неизвестном направлении.
В бытность советской власти номера посещали великие люди, руководители страны, партийные деятели, представители интернационала.
В первые дни советской власти в Высшем разряде постоянно бывал генерал от кавалерии Брусилов Алексей Алексеевич. Это единственный человек, при входе которого все вставали. Его уважали как белые, так и красные и, что очень редко, московские купцы всех мастей. Известен случай, когда у него в трамвае своровали кошелек, но на следующий день вернули, причем с большим количеством денег, чем было. Видимо, в знак особого к нему уважения.
Брусилов первый человек, сказавший, что немцы будут брать реванш за поражение в Первой мировой, и даже предсказал год — 1940-й, он говорил, что именно к этому году надо хорошо подготовиться. К сожалению, в марте 1926 года он скончался от воспаления легких и со всеми военными почестями, при огромном стечении народа был похоронен на Новодевичьем кладбище. Центральные бани в тот день закрылись. Почти все ходили провожать генерала Алексея Алексеевича Брусилова в последний путь.
Во времена советской власти были люди с большим достатком, однако номерами Центральных бань не пользовались принципиально. Среди таких людей был Владимир Маяковский. Жил он неподалеку и частенько захаживал в Высший разряд, как он говорил, «пропарить кости». Его громоподобный голос был слышен даже сквозь толстые двери парной. А после парной в бассейне он читал стихи; такое впечатление, что ему это нравилось: в зале бассейна была особая акустика.
Работники бани обратили внимание, что незадолго до своей кончины Маяковский перестал читать стихи и даже вместо анекдотов стал иногда рассказывать тихим голосом то, о чем обычно молчат. Все сделали вывод: что-то тяготит знаменитого на всю страну поэта. Раз или два после бани он просил проводить его домой, хотя был абсолютно трезв, да и трусом его никак не назовешь. Провожатые из числа работников бань говорили, что всю дорогу он молчал. А потом его нашли мертвым с пистолетом в правой руке. Мало кто знает, что Владимир Маяковский был левшой.
Среди совслужащих, посещавших номера, особенно выделялась министр культуры Екатерина Алексеевна Фурцева. В течение многих лет она бывала в банях с какой-нибудь артисткой, а затем артистка рассчитывалась за пользование номером. Кассирша номеров не помнила случая, чтобы Екатерина Алексеевна сама оплатила свое посещение. В последние годы (1972–1974) Фурцева бывала в номерах Центральных бань очень часто, и уборщица номеров замечала, что после посещения высокой гостьи количество пустых бутылок из-под водки и пива становилось все больше.
В те годы с официальным визитом в СССР приезжал ее коллега, министр культуры Франции, весьма известный писатель Морис Дрюон. По прибытии в Москву он побывал в Центральных банях и сам оплатил это посещение. Министра Франции в баню сопровождал и вместе с ним парился известный советский актер Ростислав Плятт, и он также заплатил только за себя.
В тот день я заходил в парикмахерскую Высшего разряда и был свидетелем этого не рядового даже для Центральных бань события. Правда, тогда я еще не знал, что министр культуры Франции знаменитый на весь мир писатель Морис Дрюон.
Рина Зеленая приходила в номера в домашних тапочках, просто она была прописана и жила в одном из номеров гостиницы «Европа». Как правило, мылась она вместе со своей подругой, Фаиной Раневской, и, кстати, платили они за посещение номера по очереди.
Рядом с Риной Зеленой (только вход со двора) жил клоун Михаил Румянцев, больше известный под псевдонимом Карандаш. Он также был постоянным посетителем номеров Центральных бань. Однажды в 1950 году Карандаш вернулся с гастролей, но случайно в поезде потерял ключи от квартиры. В те далекие годы все поезда в стране ходили на паровозной тяге, и летом, когда окна в вагонах открывали, пассажиры поездов дальнего следования напоминали шахтеров в забое. Естественно, не имея возможности принять ванну в гостинице, в ожидании приезда семьи с дачи Михаил Румянцев решил помыться в номерах Центральных бань. Как назло, в эти дни там меняли трубы, и все номера были закрыты на ремонт. И он пошел в отделение Высшего разряда. Все бы ничего, да, как, наверное, помнят наши ветераны, Михаил Николаевич всегда и везде был не один, а с цирковым напарником — скотч-терьером по кличке Клякса. Однако на входе, вопреки строгой инструкции, пропустили Кляксу. И это был единственный случай посещения бани с собакой, да еще купание ее в бассейне. Но жалоб от посетителей в тот день не поступало, для всех, кто тогда мылся рядом с великим клоуном, этот день стал праздником и воспоминанием на всю жизнь. Кстати, Михаил Румянцев заплатил за собаку, как за взрослого человека. Этот случай хорошо вспоминала моя соседка по квартире тетя Маруся, она в тот день подменяла заболевшую билетершу.
Начиная с 1954 года каждый вечер из главного входа здания на Лубянке выходил солидный человек — хозяин КГБ — и, отпустив охрану, мимо Центральных бань пешком шел домой. В Москве в те годы было не так людно, и местные жители наблюдали эту картину несколько лет.
Взрослые жители нашего двора даже установили своеобразное дежурство возле ворот Центральных бань. Как только этот человек проходил мимо, по всему двору полушепотом прокатывалась фраза: «Ваня прошел!» И жизнь продолжалась. Моего старшего брата мать после этого «ежевечернего прохода» отпускала гулять допоздна. Криминальных проблем не возникало. Но в дни, когда «Ваня» вечером пользовался машиной, все предпочитали оставаться дома, даже если была хорошая погода, — так, на всякий случай. Почему? Не знаю. Но это случалось редко.
В те годы хозяином Лубянки был Иван Александрович Серов, в 1958 году его место занял Александр Николаевич Шелепин, который продолжил «пешую» традицию, с той лишь разницей, что возле сквера перед Большим театром его ждала персональная машина. Волшебное имя «Ваня» сменилось на «Сашу», и жизнь шла своим чередом...
Сейчас я об этом вспоминаю, когда вижу по телевизору охрану господина Владимира Вольфовича Жириновского, и думаю, как изменился мир.
После войны в Москве было много инвалидов. Безрукие, безногие, они нищенствовали, днями и ночами пили горькую. Трое таких пьющих инвалидов постоянно жили в вытяжных будках Центральных бань. Участковый несколько раз проверял их документы, интересовался подлинностью их наград, которых у этих инвалидов было немало. Все они были из Подмосковья, без родных и близких. Один имел высшее образование и до войны учительствовал. Работники бань относились к этим инвалидам с уважением, и, когда в 50-е годы этих людей стали собирать по всей Москве и отправлять в специально для них открытые дома инвалидов, все обрадовались.
Совсем недавно я узнал, что на самом деле в этих домах они окончательно поспивались, оставшись один на один со своими болячками и такими же собратьями по несчастью.

7

До революции украшением Центральных бань было бочковое пиво под названием «Рыжее», хотя по цвету оно было скорее янтарное. Вернее всего, название напиток получил по фамилии молодого пивовара — рыжеватого купца по имени Павел и фамилии Рыжов. Кличка у него была Рыжик.
История успеха этого Рыжика фантастична настолько, что трудно поверить. В начале века он работал на хлудовской фабрике в Егорьевске. Администрация фабрики очень ценила непьющих, смекалистых мужиков, и его несколько раз посылали в Европу сопровождать хлудовский товар.
В конце зимы 1907 года он въезжал в городок Лауэнбург, что на Эльбе. В Германии потеплее, чем в России, и на реках начался ледоход. На берегу Эльбы стояли встревоженные местные жители, они кричали и указывали на ребенка, уплывавшего на льдине.
Павел, не долго думая, схватил длинную веревку и, перепрыгивая со льдины на льдину, побежал к мальчику. Схватил под мышку сорванца и вернулся с ним на берег.
Потом он занимался разгрузкой товара и забыл бы о случившемся приключении, но к вечеру пришел отец ребенка, местный пивовар, и спросил Павла, чем тот желает принять благодарность — купюрами, векселями или золотом. Павел от всего отказался, и тогда этот пивовар передал ему секрет производства своего фирменного пива, коим торговал более чем в двадцати городах вдоль реки Эльбы. Просил только более никому эту технологию не передавать.
Вернувшись в Россию, Павел попробовал варить пиво по немецкому рецепту, и получилось неплохо. Проблема возникла со сбытом, но сестры Хлудовы, учитывая, что содеянное Павлом в Германии способствовало укреплению и их авторитета, разрешили ему в течение десяти лет торговать в Центральных банях. В первые же годы Павел так раскрутил свой товар, что московские купцы стали его называть по отчеству, а это знак признания и большого уважения. К 1918 году у молодого пивовара было около 15 точек.
В 1919 году чекисты расстреляли Павла Рыжова, как потом признались, по ошибке, и даже не принесли извинения вдове, оставшейся с четырьмя малыми детьми. Как говорят авторитетные в пивном деле люди, с того времени такого качества пиво в Москве не варили.
Много лет спустя в Москву стали поставлять рижское пиво. Работники — ветераны Центральных бань сразу нашли схожесть продукции. Оказалось, рецепт рижского пива также из Германии и с тех же мест, что и «Рыжее» пиво, и ему уже больше 300 лет. Кстати, поговаривали, что И.В. Сталин был почитателем именно рижского пива, и перед войной по Москве ходила байка, будто из любви к рижскому пиву Сталин захватил всю Прибалтику.
До революции в Центральных банях, как и во всей России, была традиция на Рождество устанавливать в каждом отделении елку. Причем наряженные ели стояли до Крещения.
Хлудовы каждый год специально заказывали живые, какие-то голубоватые ели, пересаженные в деревянные бочки. их привозили аж с Алтая, и сестры дарили их городу. Елочные украшения через разные попечительские советы передавались в дома для детей и инвалидов. Партии игрушек заранее заказывались на фабрике в Гусь-Хрустальном, причем каждый год они были разные. И многие скверики в Москве в те годы были украшены именно хлудовскими елками.
На новый, 1918 год большевики запретили установку елок и вообще отмечать Рождество, а заодно и Новый год как пережиток капитализма. Правда, через 20 лет запрет сняли.
Надо сказать, с приходом к власти они взялись за переименование всего, что им попадалось под руку или на глаза. В 1926 году кто-то решил назвать бани именем Дзержинского, но сами же чекисты сочли это не лучшей идеей. В 1927 году Центральные бани стали «Имени 10-летия Октября», но забыли юридически все оформить, и вывеску над входом вскоре сняли, как и сняли тех, кто принимал столь важное решение.
Уже в 30-х годах прошлого века Центральные бани хотели назвать «Имени Я.М. Свердлова», но, видимо, вспомнив о загранпаспортах и бриллиантах, обнаруженных в сейфе покойного Якова Михайловича, решили с переименованием повременить. Последнее предложение было назвать «Московские бани имени Жданова». Но кто-то догадался составить аббревиатуру: «МБ имени Ж», решили, как-то не по-советски, и тоже отменили. Я сам видел эту надпись на толстом стекле, что лежало на столе главного бухгалтера Центральных бань.
Сандуновские бани также пытались переименовать, и они стали Коминтерновскими, но не надолго. Кто-то вспомнил, что Сила Сандунов был грузином, об этом мог узнать Иосиф Виссарионович Сталин, тоже грузин по национальности. Как бы не обиделся. Решили переименование отменить.
Еще до постройки Центральных бань в Москве возникла кошачья проблема, иначе ее не назовешь. Город и до революции быстро рос, и, естественно, увеличивалось количество мышей и крыс. Обычно в деревнях заводят пару кошек, и проблем нет, а в городе, где один дом по площади порой больше, чем деревня, решить эту проблему разведением одних кошек невозможно. Да и наличие этих животных не всегда желательно, например в ресторане. И в Москве появилась новая профессия, именуемая в народе «кошачий советник». Визит такого специалиста мог позволить себе не каждый горожанин. Я не собираюсь открывать Америку, но от них иногда зависел престиж фирмы.
При строительстве торгового дома Хлудовых был специально нанят человек, который занимался крысиной проблемой. Чуть позже, при строительстве Центральных бань, наняли второго и поручили им вести войну с мышами и крысами по всем направлениям. Эти люди, кроме кошек, которых приносили на ночь, а утром уносили, во всех четырех зданиях стали применять еще и различные яды и хитроумные мышеловки.
Среди особо известных «кошачьих советников» был ветеринар Николай Эрнестович Бауман, один из знаменитых революционеров. Хлудовы его иногда приглашали к себе на предприятия и даже в свои дома. У книжного короля господина Сытина Бауман пробыл две недели и решил проблему с крысами, изничтожавшими тиражи книг и журналов, со слов хозяина, «весьма просто и гениально».

8

В сентябре 1917 года, в один из санитарных дней, в женском отделении Высшего разряда Центральных бань состоялось собрание, или расширенный совет семейства Хлудовых. Человек сорок собралось.
События в России развивались столь стремительно, причем далеко не в лучшую сторону, что надо было сообща решать, как жить дальше. Что семейство решило на своем совете, работники Центральных бань подробно так и не узнали. Но по окончании собрания последняя хозяйка Центральных бань Найденова Александра Герасимовна, к тому времени скупившая все доли сестер, пригласила через администратора трех самых надежных работников в один из номеров на третьем этаже того же здания. Этими тремя работниками были мой дедушка, Иван Аксенов, и еще два его дальних родственника.
При закрытых дверях в присутствии секретаря и священника-старообрядца Александра Герасимовна объявила, что царь Николай Второй допился до чертиков, и это абсолютно точно, и что бросил страну нашу на произвол судьбы. Вот уже полгода Романовы делят власть между собой, но не получается. Скоро ее будут делить генералы, а там и смута не за горами. Хорошо, если обойдется малой кровью, но как знать. Так что на всякий случай, продолжила Александра Найденова, заказанные еще в 1914 году золотые и серебряные тазы надо забрать из банка и спрятать до лучших времен в надежном месте.
Затем она оформила все доверенности, подписала квитанции и каждому из трех работников дала по конверту с деньгами на карманные расходы. Батюшка прочел молитву, и, помолившись, все разошлись. Более Найденову в Центральных банях никто не видел. Три золотых таза с барельефами и сорок серебряных тазов, согласно квитанции, были в банке получены и спрятаны на дне старого колодца, в 180 метрах от Боровицких ворот Кремля. Дед вспоминал, что, засыпав колодец, они тщательно выровняли землю.
Сотрудники ВЧК в 1918 году интересовались этими ценностями: видимо, банк не успел уничтожить все бумаги. Всю территорию Центральных бань люди в кожанках несколько дней тщательно осматривали и простукивали, в нескольких местах даже вскрыли полы.
С тех пор никто из поколений семейства Хлудовых этими тазами не интересовался, хотя потомки живы и здоровы.
В 1991 году я зашел к директору, поинтересовался, как отразилась перестройка на работе Центральных бань. Директор прямо сказал, что цены на воду и электричество плюс огромные налоги погубят Центральные бани, а ведь еще надо делать капитальный ремонт. Еще, сказал он, год — и все встанет. Сотрудники уже подыскивали новую работу, а ведь в банном деле некоторые профессии уникальны.
Директор не ошибся, в 1993 году бани закрыли, и, как оказалось, навсегда.
Сам я несколько раз обращался в высокие инстанции с предложением создать комиссию, выкопать клад семейства Хлудовых и восстановить Центральные бани или хотя бы сам уникальный ансамбль зданий. Безрезультатно.

Заключение

В день открытия Центральных бань одна пожилая женщина из цыганского ансамбля сказала главному архитектору Эйбушитцу, что бани проработают ровно один век. Поскольку Семен Семенович плоховато знал русский язык, то обратился к своему другу и коллеге Чагину с просьбой пояснить ему смысл сказанного. Владимир Иванович все понял, но обижать друга не стал, переиначил «век» в «вечный» и привел пример — вечные римские бани. Мой дед записал в свой дневник рассказ Чагина о цыганском предсказании. К сожалению, так и случилось.
За сто лет существования Центральные бани внесли свою лепту в развитие культуры города Москвы и заслуживают большего уважения.
И еще...
В 1904–1905 годах трудовой коллектив Центральных бань потерял во время Русско-японской войны трех человек.
В 1914–1921 годах на фронтах Первой мировой войны и в Гражданскую погибли и пропали без вести 17 человек.
В 1941–1945 годах не вернулись с войны 41 человек, из них четыре женщины.
Москва каждый год тратит миллионы на саморекламу за рубежом, а на простую мраморную доску памяти павшим за нашу Родину денег нет.
В стране, где забывают о прошлом, нет будущего.